Розы мая - Страница 86

Дом, семья и всякие чудесные штучки…

Но в конце концов все отправляются спать, а Марлена и Дженни провожают каждого поцелуем в лоб или щеку. Эддисону достается одновременно в обе щеки, и из этих тисков он едва вырывается.

Прекрасная картина, и Инара с Блисс тут же просят меня прислать им снимки. Вик и Мерседес, убедившись, что Эддисон их не видит, – тоже. Думаю, Мерседес когда-нибудь поставит фотку на своем рабочем столе – только для того, чтобы поиздеваться над ним.

Мама гонит меня наверх, где мы делим комнату Бриттани, но сама остается внизу со взрослыми, и я знаю, что поднимется она еще не скоро, а поэтому направляюсь с Инарой и Блисс в комнату Холли.

Несколько дней назад они приехали из Нью-Йорка, завернув по пути в Шарпсберг – проверить самую младшую из выживших. Едва ли не самое забавное во встрече с ними – это наблюдать за Эддисоном, который изо всех сил старается не вылезти вон из кожи. Он постоянно маячит в дверях, разрываясь между желанием сбежать куда подальше и убедиться, что мы случайно не захватили мир.

Я уверена: если это произойдет, то совсем не случайно.

Блисс такая же колючая, как и мы с мамой, только разве что чуть более агрессивная. Я обычно ворчу и рычу, когда отвечаю; она пользуется тем же самым, как задира. Не могу сказать, что осуждаю ее. Случившееся с ней получило куда большую огласку, чем моя история и место Чави в цепи долгое время остававшихся нераскрытыми преступлений.

Инара спокойнее и тише. Нет, она не застенчивая и не замкнутая, просто… более терпеливая. Блисс, когда нужно изучить ситуацию, чиркает спичкой и ждет взрыва. Инара же вначале наблюдает. Она склонна молчать и говорить лишь тогда, когда точно знает, что хочет сказать, и представляет, какой будет реакция слушателей. Легко понять, почему Хановерианы так к ним привязались.

– Слышала, твои родители и братья с сестрами в Париже, – обращаюсь я к Блисс, помогая Инаре расплести волосы на ночь.

Блисс рычит, но Инара оглядывается на меня через плечо.

– Большинство сказали бы просто семья.

– Твоя семья здесь и в Нью-Йорке. Я, может быть, не очень хорошо знаю вас обеих, но это достаточно ясно.

По бледным щекам Блисс растекается румянец, и Инара, заметив это, смеется.

– Да, – прокашлявшись, выдавливает Блисс. – Они в Париже. Отец там преподает.

– Они ведь просили тебя приехать?

– Да.

– Если надумаешь, у нас там будет пара гостевых комнат. Может быть, захотите приехать вместе или просто сорваться на ночь… Или если дела пойдут ни к черту и появится желание послать все к такой-то матери… Там безопасно и не придется слушать упреки, если ты захватишь с собой Инару.

– Да, в этом отношении они большие нытики, – соглашается Блисс и, никого не предупредив, стаскивает с себя все, кроме белья, и роется в сумке, отыскивая пижаму.

– Наша квартира – одна большая комната, – объясняет Инара. – Даже после Сада скромность у нас не в большой цене.

– Э, у меня была сестра. – Я расплетаю ей косу, расчесываю волосы щеткой и поворачиваюсь, чтобы и она сделала то же самое мне. Движения у нее плавные и уверенные.

– Как думаешь, это когда-нибудь пройдет? – внезапно спрашивает Блисс.

– Что пройдет?

– Чувство, что ты жертва.

Немного странно, что ответ на этот вопрос они ждут от меня. Обе старше, пусть и ненамного, но с другой стороны, мой мир взорвался пять лет назад, и в этом плане приоритет за мной.

– Многое меняется, – говорю я. – А закончится ли, не знаю. Иногда это как будто вспыхивает, даже без видимых причин, ни с того ни с сего. Чем больше у нас возможностей для выбора, тем лучше. А еще надо стараться жить собственной жизнью. Думаю, вот это и помогает.

– Эддисон говорит, это ты убила ублюдка. Того, что охотился на тебя.

– Да. – Руки лежат у меня на коленях, и хотя повязки уже сняли, лейкопластыря по-прежнему больше, чем кожи. У Инары от ожогов и порезов остались бледные рубцы. – Он пришел за мной, мы боролись, и я заколола его ножом. Ударила несколько раз. Много раз. Адреналин…

– А я застрелила Эвери, старшего сына Садовника, того, которому нравилось калечить. Даже не знаю, сколько раз я в него выстрелила.

– Четыре, – тихо говорит Инара.

– Иногда я стреляю в него, а в пистолете нет пуль. А иногда стреляю, стреляю, стреляю – а он не останавливается. Идет себе и идет…

– Я порой просыпаюсь и снимаю все, чтобы лечь голой в ванну, потому что простыни и одежды словно лепестки цветов. В моих кошмарах я жива, но истекаю кровью, не могу пошевелиться, а он обкладывает меня цветами, белыми розами, как Леди из Шалота.

Обе смеются.

– Любишь классику? – спрашивает Инара.

– Кое-что.

– Только не давай ей взяться за По, – предупреждает Блисс. – Будет цитировать часами. То есть читать наизусть. Все подряд. Дословно.

Инара заканчивает, и коса тяжело падает мне на спину.

– Я так мозг занимала.

– Да, ловко. – Я вытягиваюсь поперек кровати. Инара и Блисс – совсем не то, что Чави и Джозефина, но чувство есть. Мне комфортно с обеими, чего я даже не ожидала.

– По мановению волшебной палочки ничто к лучшему не меняется, но мы сами можем повернуть куда нужно, только все будет…

– Медленно, – вставляет Инара.

– Охренительно медленно, – вздыхает Блисс.

– Я фотографирую специального агента Кена и присылаю снимки Эддисону. В Париже одену куклу в костюм мима и щелкну в кафе. Гарантирую, ответ будет примерно такой: ужас, ужас.

Девушки снова смеются. Блисс осторожно ложится поперек меня, поглядывая на мою перевязанную спину. Волосы у нее вьющиеся, непослушные, заплести их нелегко. Я вижу их крылья или части их там, где они выступают из-под топов.