Розы мая - Страница 67

– Черт тебя дери, Эддисон! Включайся! Бей!

Он бьет, и с первым же джебом тугая, скручивающая внутренности пружина лопается. На мешок обрушивается град удар. Эффективность и точность не важны; он колотит и молотит со всей злостью, всей силой, всей жестокостью. Мышцы протестуют против внезапной активности, но Брэндон не замечает боли и полностью сосредоточен на движении подвешенного мешка и выборе места, в которое должен попасть кулак.

Мало-помалу движения замедляются, а потом Эддисон и вовсе останавливается, прислонившись к мешку и тяжело дыша. Руки пульсируют болью, и он даже немного боится посмотреть на незащищенные пальцы. С другой стороны, Брэндон действительно чувствует себя лучше: более собранным и сосредоточенным.

Рамирес берет его левую руку и осматривает костяшки пальцев.

– Ничего не сломано, – мягко говорит она. – Синяки и припухлости не помешают, а содранная кожа осталась на мешке.

– Ты почему не напомнила, чтобы я обмотал кулаки?

Мерседес тянется за другой рукой и вместе с тем смотрит на него из-под ресниц.

– Мне показалось, тебе нужна боль.

Ответа у него нет.

– Идем, перевяжем твои раны. У тебя дома есть чем сменить перевязку завтра утром?

– Кое-что есть. Чего нет, куплю… – Эддисон умолкает, словно потеряв от усталости нить мысли. Рамирес ждет, задумчиво глядя на напарника. – Как думаешь, много ли вблизи Хантингтона мест, где продают георгины?

– Что?

– Георгины. Вообще-то их не так легко найти. Когда в прошлом году убили Джули Маккарти, мы целую неделю искали, откуда взялись ее георгины. Флористы держат их нечасто.

– О’кей.

– До сих пор мы пытались играть в догонялки, а почему бы не попытаться его опередить? Если он хочет дойти до конца списка, то должен отыскать где-то георгины. А не попробовать ли связаться со всеми флористами…

– Со всеми флористами в штате? Эддисон, это…

– Согласен, список большой, да; так составим список, возьмем агентов, технических работников да ребят из академии, и пусть звонят. Цветы при доставке всегда свежие, значит, он покупает их за день, самое большее за два. Продажа цветов более редких и запоминается лучше. Может быть, нам даже удастся получить фотографию покупателя георгинов или составить словесный портрет по показаниям продавца.

– Ну… Вообще-то идея не такая уж плохая, – соглашается Мерседес. – Хотя заниматься этим должна бы Ивонна.

– Что?

– Даже получив от нее инструкции, мы с такого рода поиском можем не справиться. Масштаб слишком большой.

– Хорошо, тогда…

– Вызывать ее на работу в четыре часа утра мы не будем, – твердо говорит Рамирес. – Сначала займемся твоими руками. Потом поднимемся наверх и запишем все это, чтобы в подходящее время ввести Вика в курс дела и получить добро на привлечение Ивонны к сверхурочной работе. И только потом вызовем саму Ивонну. Ты уже знаешь, что будешь делать до звонка Вику?

– Буду делать, что скажешь, а не то ты заставишь меня пожалеть, да?

– Вот видишь, mijo? – Она берет его под руку и тянет к двери. – Ты уже соображаешь лучше.

Ее зовут Эми Браудер, и она – Божий дар. Ты беспокоился из-за Прии. Ты уже уехал из Бостона – больше шести месяцев ты в одном месте не задерживаешься, – но когда вернулся с визитом, Прии там не было. Времени, чтобы найти девушку, понадобилось немало. В конце концов ее имя всплыло в одном журнале как имя финалистки конкурса на лучшую фотографию. Ты сразу же отправился в Сан-Диего – убедиться, что она в порядке.

Но Прия не в порядке. Да, она по-прежнему та же хорошая девочка, какой ты ее помнишь, но ее тепло ушло, ее свет погас. Она такая хрупкая, такая одинокая…

А потом она находит Эми.

Будто зачарованный, ты наблюдаешь, как Эми терпеливо вытягивает Прию из ее боли, щебеча с ней на французском и пританцовывая вокруг нее на ходу. Иногда буквально – она такая грациозная, Эми, и проводит так много времени на занятиях… Даже по дороге из студии поздно вечером, едва держась на ногах от усталости, она выглядит такой счастливой, такой влюбленной в танец, что ты не можешь отвести глаз.

И ты видишь, как Прия начинает расцветать, улыбаться, иногда даже смеяться и говорить о французском кино, опере и балете.

Эми знакомит Прию с мальчиком, который берет у нее уроки, и ты сразу видишь, что парнишка влюблен в нее по уши. Ты не винишь его, но внимательно наблюдаешь, чтобы, если понадобится, вступить самому. Однако такой нужды не наступает. Прия знает, чего сто́ит, знает, что значит быть хорошей, и не поощряет мальчика, не дает ему ни малейшего повода, не позволяет даже сидеть ближе, чем положено, и не принимает приглашений погулять.

Мать Эми добавляет в готовку амарант, который растет на крыше их передней веранды. Ты никогда раньше не думал, что у цветов может быть иное предназначение, кроме как служить украшением, кормить пчел и что там еще, – но ты слышишь, как Браудеры подтрунивают друг над дружкой, дразнят этим самым амарантом, который и в кухне, и в волосах у Эми. Женщины легко и неспешно перебрасываются шутками на смеси французского и испанского, отец время от времени бубнит на немецком, которого никто не понимает, но который неизменно всех смешит. Они привязались к Прие почти так же, как Эми, и ты благодарен им за это; благодарен людям, которые вернули ей свет. Ты посылаешь Прие цветы, стараешься показать, что ценишь ее доброту, и на сердце у тебя теплеет, когда ты видишь, как она смеется над «Дыханием ребенка», как прикалывает цветы к волосам своей подруги, словно венчает ее колючей сказочной короной.